Самаэль Аун Веор в своей книге «Три горы» описывает своё детство:
Не лишним будет отметить, что я родился с огромными духовными волнениями; отрицать это будет абсурдно…
Несмотря на то, что многим покажется невероятным и удивительным конкретный факт того, что кто-то в этом мире может помнить в полной мере своё прошлое существование, включая даже процесс своего рождения, я могу сказать, что я один из них.
После всех обычных процессов рождения, очень чистый и прекрасно одетый, я был приятно помещён на материнское ложе, рядом с моей матерью.
Один гигант, очень вежливый, подошёл к священному ложу и, мило улыбаясь, смотрел на меня; это был мой отец.
Конечно, не лишним будет сказать, что на заре любого существования мы обычно ходим на четырёх лапах, потом на двух и в конце на трёх; очевидно, что в последнем варианте – эта трость стариков.
Мой случай, конечно, не мог быть исключением из общего правила.
Когда мне исполнилось 11 месяцев, я хотел ходить и естественно, мне это удалось, уверенно держась на ногах.
Всё ещё прекрасно помню то замечательное мгновение, когда я соединял свои руки над головой, делая величественный масонский знак помощи: «Элаи Б Нэ Аль Манах».
И поскольку я ещё не потерял свою способность удивляться, должен сказать, что то, что произошло тогда, было замечательно.
Ходить в первый раз со своим физическим телом, которое даёт мать-природа – это, несомненно, замечательное чудо.
Я очень спокойно направился к старому окну, из которого можно было ясно видеть группу людей, которые ходили здесь, там и сям, появлялись или исчезали на красочной улице моей деревни.
Хвататься за решётки этого очень старого окна было для меня первым приключением; к счастью, мой отец, очень благоразумный человек, заранее предусматривал любую опасность.
И он поставил сетку из проволоки, чтобы я не выпал из окна на улицу.
Очень древнее окно одного из высоких этажей!
Как я его вспоминаю!
Старый вековой дом, в котором я сделал свои первые шаги…
Конечно, в этом прекрасном возрасте я любил все очаровательные игрушки, которыми дети играют, но это ни в коем случае не мешало моим практикам медитации.
В эти первые годы жизни, в которые обычно мы учимся ходить, я уже привыкал садиться в восточном стиле, чтобы медитировать…
И тогда в ретроспективной форме я изучал свои прошлые воплощения и, несомненно, меня посещало множество людей древних времён.
Когда завершался невыразимый экстаз, я возвращался в своё обычное повседневное состояние и с болью созерцал старые стены того векового родительского дома, в котором, не смотря на мой возраст, я был похож на странного монаха…
Каким маленьким я себя чувствовал среди этих грубых стен!
Я плакал…, да!, как плачут дети…
Я очень страдал, говоря: «Опять я нахожусь в новом физическом теле! Как болезненна жизнь! Ай! Ай! Ай!».
В эти замечательные моменты обычно всегда прибегала добрая мама, чтобы помочь мне, восклицая: «Ребёнок проголодался, ему хочется пить», и т.д.
Я никогда не смогу забыть эти мгновения, когда я с радостью носился по старинным коридорам нашего дома…
И тогда происходили необычные, метафизические, трансцендентальные явления: Меня звал мой отец с порога своей спальни; я видел его в нижнем белье и когда я пытался к нему приблизиться, он испарялся и терялся в неизвестном измерении.
Но, я должен признаться, что такого рода психические явления мне были уже знакомы.
Я легко входил в его спальню и проверял напрямую, что его физическое тело спало на ароматной кровати из красного дерева.
И я говорил сам себе: «Ах!, дело в том, что душа моего отца вышла, потому что его плотское тело в этот момент спит».
В те времена уже начиналось немое кино и много людей собиралось на площади вечером, чтобы развлекаться просмотром фильмов на свежем воздухе, на примитивном экране: на простыне, прибитой к палкам, которые находились на должном расстоянии.
У меня в доме было совсем другое кино: я запирался в тёмной спальне и сосредоточивал свой ум на стене; через несколько мгновений спонтанной чистой сосредоточенности стена начинала светиться, словно мультимерный экран, она полностью исчезала.
И из бесконечного пространства возникали живые пейзажи великой природы, играющие гномы, воздушные сильфы, саламандры огня, ундины вод, нереиды безмерного моря, счастливые существа, которые играли со мной, бесконечно счастливые существа…
Моё кино не было немым и в нём не было необходимости в Рудольфо Валентино или в знаменитой Белой Кошке (Мария Конеса) прошедших времён.
Моё кино было со звуком и оно было с существами, которые появлялись на моём специальном экране, пели, разговаривали на древнейшем божественном языке, словно бегущая золотая река, под густой сельвой Солнца.
Позже, когда моя семья стала больше, я приглашал своих невинных братиков, чтобы они разделяли со мной это несравненное счастье, созерцания астральные фигуры невероятной стены моей тёмной спальни…
Я всегда поклонялся Солнцу и на заре и на закате.
Я поднимался на крышу дома (потому что в те времена крыши не были плоскими) и сидя в восточном стиле, как маленький йог, на черепичной крыше, я созерцал в полном экстазе царя светило и погружался в глубокую медитацию; моя благородная мать сильно пугалась, когда видела, как я ходил по крыше…
Всегда, когда мой старый отец открывал старую дверь шкафа, и я чувствовал, что он даст мне тот особенный жакет или пиджак пурпурного цвета с золотыми пуговицами…
Старый костюм рыцаря, который я использовал в своём древнем воплощении, в котором меня звали Симеон Блелер; иногда мне приходило в голову, что в этом старом шкафу, так же могли быть мечи и шпаги древних времён.
Не знаю, понимал ли меня мой отец. Я думал, что может быть он может вручить мне некоторые предметы из того предыдущего существования; старик смотрел на меня и вручал мне такие вещи, как например машинка, чтоб я с ней играл; невинные игрушки моего детства…
